http://lingua.russianplanet.ru/library/ … atorga.htm
…………………………………………………………………………………….

Пикуль В.С.

КАТОРГА

Часть первая

НЕГАТИВЫ
Издалека вели сюда -
Кого приказ,
Кого заслуга,
Кого мечта,
Кого беда...
Ал. Твардовский
 
ЗАОЧНО ПРИГОВОРЕН К СМЕРТИ

Пролог первой части

   Я свободен, и в этом - мое великое счастье... Никто не принуждает автора выбирать себе героя - хорошего или плохого. Автор вправе сам сложить его, как мозаику, из красочных частиц добра и зла. На этот раз меня увлекает даже не герой, а то страшное переходное время, в котором он устраивал свое бытие, наполненное страданиями и радостями, внезапной любовью и звериной ненавистью.
   Наверное, герой понадобился мне именно таким, каким однажды явился предо мною, и мне часто делалось жутко, когда он хищно вглядывался в меня через решетки тюрем своими желтыми глазами, то пугая меня, то очаровывая... Порою мне хотелось спросить его:
   - Кто ты? Откуда пришел? И куда уводишь меня?
   Но сначала нам придется побывать в Лодзи.
   Это был "привислянский Манчестер", столица ткацкого дела, ниток, текстиля и тесемок, где в удушливой паутине фабричной пряжи люди часто болели и очень рано умирали. Недаром в пивницах Лодзи любили поминать мертвых:

Эх, пойду я к дедам в гости,
Жбанчик водки на погосте
Выпью, где лежат их кости,
И - поплачу там...

   Лодзь входила в XX век как самый богатый и самый грязный город Российской империи: фабрики отравляли людей дымом и копотью, они изгадили воду в реках и окрестных озерах. Трудовой люд копошился в окраинных трущобах, где не было даже зачатков канализации, перед будками уборных выстраивались по вечерам дрожащие от холода очереди. Зато в этом городе сказочно богатели текстильные короли, а на Петроковской до утра шумели кафе-шантаны с доступными женщинами, полураздетые красотки брали по сотне рублей только за интимную беседу с клиентом. Здесь же, на Петроковской, в царстве золота и пороков, неслыханных прибылей и расточительства, высились монолитные форты банков, в которых размещали свои фонды капиталисты Варшавы, Берлина и Петербурга...
   Стачки лодзинских ткачей уже вошли в историю революционной борьбы - как самые кровавые, полиция Царства Польского жестоко усмиряла бастующих. В подполье работала "Польская социалистическая партия" (ППС), к центру которой примыкал тогда и Юзеф Пилсудский, будущий диктатор Польши, который силился разорвать революционные связи русских и поляков. На самой грани нашего столетия в ППС появилось левацкое крыло "молодых", заявивших о себе отважными "боевками", где все решала пальба из браунингов, дерзкие экспроприации (сейчас таких людей называли бы "экстремистами").
   Был холодный ветреный день, домовые водостоки низвергали на панели буруны дождевой воды. В цукерне пани Владковской почти на весь день задержался молодой человек. Под вечер он щедро расплатился с лакеем и, еще раз глянув в окно, в котором виднелась громадина Коммерческого банка, вышел на Петроковскую - под шумный ливень. Раскрыв над собою зонтик, он проследовал в соседнюю цирюльню пана Цезаря Гавенчика, где был телефон. Приглушенным голосом им было сказано:
   - Инженер? Это я, Злубый... где Вацек?
   - Ушел, - донеслось в ответ. - Я тут с Глогером.
   - Так передай им, что я с утра не вылезал из цукерни. Но, кроме городового у входа, не заметил даже наружных филеров. А что ждет нас в банке - никто не знает.
   - Хорошо, - отозвался Инженер. - Я надеюсь, все будет в порядке, а Вацека я успокою. Итак, до завтра.
   Покинув цирюльню, Злубый исчез во мраке кривых переулков, изображая крепко подгулявшего конторщика:
Ты лейся, песня удалая.
Лети, кручина злая, прочь..

   В полдень следующего дня, когда ливень, загнал городового в подворотню, возле Коммерческого банка остановились четыре коляски. Среди боевиков выделялся респектабельный господин лет тридцати, отлично выбритый - как актер перед генеральной репетицией. В руке он держал объемистый саквояж. Это был член "боевки", имевший подпольную кличку "Инженер".
   - Все зависит от тебя, - шепнул ему Вацек, - и пан Юзеф обещал отсыпать тебе тысячу злотых в награду. Если кассир сам не откроет сейф, предстоит поковыряться! Мы будем удерживать банк, пока ты не возьмешь главную кассу.
   Инженер встряхнул саквояжем, в котором железно брякнули слесарные инструменты. Он спокойно сказал:
   - Не первый раз! Если не нарвусь на замок Манлихера, то с меллеровскими защелками управлюсь быстро...
   У каждого боевика было по два браунинга, по четыре пачки патронов. Главные ценности банка хранились в сейфе секретной кассы, куда обязан проникнуть Инженер, а "боевка" тем временем возьмет выручку с общего зала. Не спеша поднимались по лестнице, внешне чуждые один другому. Швейцар все-таки насторожился:
   - Вы, Панове, зачем и к кому идете? Вацек показал ему поддельный вексель:
   - Получить бы кое-что с вашего банка...
   Боевики проникли в общий зал, где публики было человек сорок, не больше. Они заняли места в очередях к кассирам, ожидая сигнала от Вацека. Следом за ними, позвонив куда-то по телефону, вошел в зал швейцар, и только тут Вацек понял, что он из внутренней охраны Коммерческого банка.
   - Позвольте ваш вексель, - сказал он Вацеку.
   - Получи! - выкрикнул тот, стреляя.
   Старая еврейка метнулась к дверям - с воплем:
   - Ой-ой, газлуним гвалт... воры пришли!
   В дверях банка Глогер всех убегавших сажал на диван. Городовой, появясь с улицы, был убит его метким выстрелом.
   - Всем посторонним лечь на пол! - орал Вацек.
   Злубый, размахивая браунингом, звал его:
   - Берем что есть, и пора отрываться.
   - Не забывай об Инженере, который драконит сейф...
   Со стороны директорских кабинетов вдруг разом откинулись окошки в дверях, как иллюминаторы в борту корабля. Оттуда выставились руки в ослепительных манжетах, украшенные пересверком драгоценных перстней. В этих изнеженных руках оказались револьверы - директора банка отстреливались!
   - Ax, ax, ax, - трижды произнес Злубый, падая...
   - Бей по дирекции! - не растерялся Вацек.
   Но если боевики стреляли отлично, то служащие банка палили наугад, поражая публику. Началась паника. Люди, уже израненные, падали в очереди у касс, заползали под столы и стулья.
   Банк наполнился криками, стонами, грохотом. Вацек вложил в браунинг уже третью обойму.
   - Глогер! - позвал он помощника. - Я прикрою ребят, а ты беги в кассу... поторопи Инженера, чтобы не копался! Напомни, что коляска ждет его на Вульчанской, а встречаемся, как всегда, на Контной - за костелом святого Яцека...
   Глогер с разбегу споткнулся о мертвого кассира. Перед громадным сейфом стоял Инженер, почти невозмутимый. На стуле были разложены его инструменты, а свой элегантный пиджак он повесил на спинку стула. Глогер осатанел:
   - Чего ты здесь ковыряешься? Нельзя ли скорее? Злубый уже истекает кровью, а Вацек давно с пулей в ноге.
   - Держитесь, - с улыбкой отвечал Инженер и поправил на голове котелок. - Мне попался "меллер", но страховые "цугалтунги" держат замок крепко, как собака мозговую кость.
   - Твоя коляска на Вульчанской, - напомнил Глогер.
   - До встречи на Контной, - отвечал Инженер, и сейф тихо растворил перед ним свое нутро, набитое золотом.
   Глогер вернулся в общий зал банка, где мертвые лежали уже навалом, а через окошки директорских кабинетов продолжали сыпаться пули. Вацек едва заметил Глогера:
   - Ну, что? Взял он сейф?
   - Взял.
   - Тогда отходим. Берем Злубого... тащи! Отстреливаясь, подхватили Злубого, потом бросили его:
   - Да он уже готов... Скорее на выход!
   Где-то вдали заливались свистки полиции и дворников, но все кончилось благополучно: через полчаса гонки на колясках запыхавшиеся боевики собрались на Контной улице.
   - А где Инженер? - первым делом спросил Вацек.
   - Его и не было, - ответил хозяин "явки".
   Инженер не пришел на Контную - ни вечером, ни ночью. Напрасно ждали его несколько дней. Побочными каналами Глогер выяснил, что он не был схвачен полицией - ни живым, ни мертвым. Он попросту пропал - вместе с саквояжем.
   - Глогер, ты сам видел, что сейф был уже открыт?
   - Да, Вацек... в нем полно было золота.
   Вацек с бранью распечатал бутыль с водкою:
   - Помянем Злубого его любимой песней: "Ты лейся, песня удалая, лети, кручина злая, прочь..." Теперь все нам ясно, - сказал Вацек. - Пока мы там отстреливались, прикрывая раненых, Инженер увел с банка всю главную сумму и спокойно скрылся. Я счел нужным оповестить об этом Юзефа Пилсудского, который сказал, что отныне Инженер заочно приговорен к смертной казни. Кто бы из нас и где бы его ни встретил, должен привести приговор партии в исполнение...
   Глогер ознакомил Вацека с берлинской газетой:
   - Читай, что пишут немцы из Познани...
   Познань тогда принадлежала Германской империи. Пресса оповещала читателей, что в одну из ночей ограблен познанский банк, причем - как подчеркивалось в газете - взломщик опытной рукой нейтрализовал предохранительные "цугалтунги".
   - Это он... конечно, наш Инженер! - решил Вацек. - Теперь, законспирированный и вооруженный, обладающий изворотливым умом, он способен принести немало вреда. А потому приговор остается в силе - смерть ему! Только смерть.
   - Клянусь: я убью его, - отвечал Глогер...

1. СТАВЛЮ НА ТРИДЦАТЬ ШЕСТЬ

   Вечерний экспресс прибыл во французские Канны, оставив на перроне пассажиров, жаждущих исцеления от хронических катаров, подагры, бледной немочи и прочих злополучных чудес. Среди них оказался и некто Глеб Викторович Полынов, прибывший из Берна, где он состоял при русском посольстве. О причастности его к дипломатии первой известилась Жанна Лефебр, случайно оказавшаяся его соседкою по купе. Впоследствии она показала, что у нее сложилось мнение о господине Полынове как об очень порядочном и религиозном человеке:
   - Он говорил, что едет в Канны не ради процедур от малокровия, а лишь затем, чтобы насладиться голосами капеллы, поющей в православном храме великомученицы Александры...
   Полынов нанял у вокзала извозчика и, кажется, был уже достаточно хорошо знаком с местными условиями:
   - Отвезешь меня сразу на "Виллу Дельфин", что на Рю-де-Фрежюс, дом шестьдесят восемь. Кстати, что там профессор Баратат? Работает ли у него машина для электротерапии, которую он обещал в прошлом году выписать из Берлина?
   Как выяснилось позже, немецкий клиницист Баратат, содержавший для богачей лечебный отель, не запомнил среди своих пациентов Полынова - по той причине, что тот к нему не обращался. Ничего не могли добавить и русские служители храма великомученицы Александры, ибо не видели дипломата среди молящихся. Зато прислуга отеля утверждала, что Полынов всеми повадками напоминал варшавского жуира и пижона, они даже слышали, как однажды он забавно мурлыкал по-польски:

Не играл бы ты, дружок,
Не ходил бы без порток,
Сохранил бы ты портки,
Не залез бы ты в долги...